XII

Щелкнул дверной замок, и Афа спустился на улицу. Несколько пожилых людей сидели на перилах низенького забора, огораживавшего пустую и обшарпанную детскую площадку. Завидя незнакомца, один из мужчин спрятал за спину сигарету. Афа улыбнулся:

– Курите, я не полицейский. Готов даже угоститься, если позволите…

Мужчина, щуплый филиппинец, испуганно протянул пачку сигарет. Профессор прикурил от сигареты филиппинца и зашагал вдоль дома к шуму проезжающих машин.

Неожиданно Афа почувствовал какой-то прилив спокойной уверенности, даже силы… Что-то отклеилось от тела, от души, от нервов. Стало тихо и уверенно внутри. На всякий случай профессор еще раз глубоко вздохнул, словно проверяя подлинность сиюминутного настроения. Вместе с гнилым воздухом мокрой пыли легкие Асури наполнились решимостью и абсолютным безразличием к прошлому. Он оглянулся. Вокруг, сколько хватало глаз, – каменные бараки с сотами-окнами и широкая полоса автомобильной дороги. Иногда перед домами торчали одинокие деревца. На противоположной стороне расположилась какая-то будочка. Профессор догадался: раньше, лет двадцать назад, в таких будочках продавали спиртное, табак, какую-то еду. Афа посмотрел по сторонам и, не видя поблизости пешеходного перехода, пошел через дорогу прямо к этому маленькому магазинчику.

Будка была заперта, хотя на ней висела вывеска, что магазин работает. Профессор постучал по жестяной стенке. Внутри что-то зашевелилось, задергалось, неожиданно отворилась створка – почти половина железного бокса. Высунулась голова китайца:

– Да, сэр, слушаю вас…

– Я хочу есть, тан… Что-нибудь нежирное, пожалуйста…

Китаец скрылся и через мгновение опять выпрыгнул из будки:

– Разогреть?

– Да, конечно.

Китаец еще раз нырнул в магазинчик и вышел уже с каким-то подносом, держа под мышкой складной стул. Отдав поднос профессору, хозяин разложил стульчик, Афа сел, положив менажницу на колени. Вскоре китаец вынес миску, в которой что-то подрагивало. Не понимая, что это за блюдо, Асури окунул в него ложку.

– Четыре рита, сэр…

Это была просто мизерная цена, и Афа даже не припомнил, что в нынешнее время могло стоить четыре рита… Даже чай был дороже.

Порывшись в бумажнике, Асури вынул сторитовую купюру и протянул китайцу.

Еда была непонятной, но приятной. Традиционная пища средних китайцев – все смешать в одной тарелке: мясо, рыбу, овощи и даже какие-то крупы. Тем не менее Афа ел с удовольствием, он был просто голоден.

Получив горсть мелочи, профессор старался понять, куда ему теперь идти. В новую квартиру не хотелось до тошноты. Оставался один путь – куда глаза глядят. Солнце только-только начинало опускаться за горизонт. У себя на вилле Афа часто смотрел на закат, когда желтый диск постепенно превращался в темно-оранжевый и медленно скатывался за океан. Теперь Асури решил идти на закат в надежде увидеть этот океан, его любимую воду, огромное пространство, рядом с которым чувствуешь собственную малость и одновременно величие. Величие человека, который может оценить создание всего-всего-всего.

Пройдя несколько сот ярдов, профессор оглянулся, с тем чтобы запомнить на всякий случай свой новый дом, где остались необходимые вещи, телевизор с новым руководителем института Иштвой Бигари и отвратительный рейтинг в смартфоне. Сейчас он был свободен от всего этого, свободен уже целых полчаса. Профессор шел мимо каменных бараков, ни одно окно не было открыто. Наглухо законопаченное пространство с иллюминаторами, через которые видны точно такие же бараки и трубы какого-то завода. Дома не кончались, Афа опустил голову и продолжал идти.

Внутри вертелись мысли о «Лотосе», о сумасшедшем сбое машины. Изредка попадались искры догадок о сознательном поведении искусственного интеллекта: никакая это не ошибка, а действительное и продуманное решение. Стало быть, у «Лотоса» появилось самостоятельное мышление, уже не запрограммированное человеком, а собственное.

Вопрос машины о подсознании не исчезал из головы профессора. Он не давал ему покоя, и только подготовка к поездке в Швецию отложила размышления в дальний ящик.

Асури разрывало чувство странной и одновременно закономерной радости: его революционное решение создать машину без банка алгоритмов человеческого опыта оказалось верным и даже истинным. «Лотос» получил самосознание. Все человечество вот уже сто лет пытается найти себе собеседника, помощника, если хотите, слугу с равным себе интеллектом. Ничего не получалось, только робот или своенравный андроид без страха и чувства, способный выдать совершенно неожиданный вариант ответа. Ни один синтетический человек-механизм не вызывал восхищения у профессора. Все было понятно, ясно, непротиворечиво. Скорость принятия решений уже не удивляла, прошло то время, когда машина перебирала варианты ответов целую вечность, хотя и выдавала абсолютно надежное решение. В правильности никто не сомневался, но принимать такие решения зачастую не хотелось: они противоречили простым чаяниям самого человека. Одного «правильно» было недостаточно. Хотелось жить правильно, но чувственно. Афа отчетливо понимал, что интеллект обязан быть эмоциональным. Иначе это арифмометр, пусть и совершенный. Вот тогда и пришла идея воссоздать огромное поле, не заполненное никакими штампами или информацией. Поле безграничное и непостижимое, такое поле, какое сам человек называет загадочным словом «подсознание». Это было уже давно, когда Асури только лишь уговорил инженеров создать язык без алгоритмов и структуры. Создать язык, который поставит в тупик машину или, наоборот, позволит ей самой открыть свой внутренний язык, уже не подвластный человеку. Профессор радовался своему открытию и победе. Как ученого, его в тот момент вовсе не интересовали последствия этой победы. Как только человечество свыкнется с таким существом, оно найдет применение «Лотосу».

Вопрос о подсознании заставил Афу услышать в себе тоненький импульс, обескураживающий всю стройную и почти материалистическую логику профессора. Машина спрашивала, откуда у нее появляются мысли и утверждения! Стало быть, «Лотос» сам не догадывался о собственном развитии, самостоятельном генерировании, о самосознании!

Нет, о самосознании он догадывался, иначе откуда бы появился вопрос, что такое подсознание. Появился не как непонятный термин, известен он был изначально, а как запрос об ином мире. И вот тут Афа открыл для себя какую-то новую дверь в изучении мышления. Он готов был уже отказаться от понятия константы как от ложной теории. Именно той теории, во имя которой было написано несколько книг и за которую Асури получил Нобелевскую премию. Теперь вся его теория ушла далеко в прошлое. Профессор предположил: то, что человечество (и он в том числе) считает установками, кодексом, временной исторической незыблемостью, является не чем иным, как предложением подсознания думать, скажем, только об этом и именно так, а не иначе. Даже беглый обзор своих прошлых знаний подтверждал это открытие. Любое социальное явление появлялось в одночасье и только потом (сначала осторожно, а дальше словно снежный ком) охватывало планету. Раньше Асури, чтобы получить объяснение, выискивал структуры из прошлого, которые, по его мнению, могли бы трансформироваться в эту новую социальную идею или игру. Ломоносовское «ничто не возникает ниоткуда» было соблюдено. Сейчас Афа отчетливо ощущал наличие океана каких-то идей, мыслей и образов, этого океаниссимуса невозможной величины и познания. Также он понимал, что это вовсе не хаос в понимании человека, а что-то разумное, имеющее цель, сознание. Только это сознание нам абсолютно неподвластно, оно диктует нам свои мысли, и мы их воспринимаем как собственные. Может, именно это и есть то, что называют Всевышним?

Так размышлял профессор и совершенно не обратил внимания, что цепь бетонных бараков закончилась, теперь солнце освещало дорогу через совершенно пустое пространство. Словно кончился один город, а второй еще не начался. Афа все так же шел, опустив голову. Тротуар давно превратился в обочину. Машины проскакивали мимо, но и на них профессор не обращал внимания. Весь он был в своих мыслях и радостных, и тревожных. А на горизонте уже прыгали огоньки рекламных щитов – еще немного, какой-нибудь час ходьбы, и он войдет в незнакомый город.

Загрузка...